Бессмертная любовь Людвига ван Бетховена
Текст: ФЛЮРА МУСИНА. Фото: КАРЛА НУР
Все жанры визуальных и музыкально-хореографических искусств были объединены в синтетическом спектакле, рассказывающем историю Людвига ван Бетховена, 250-летие которого в 2020 году празднует весь мир.
Выпускник балетной школы Берлинской национальной оперы Рауль Раймондо Ребек как артист имеет опыт работы со многими известными хореографами. Он танцевал в постановках Ролана Пети, Мориса Бежара, Ханса ван Манена, Рудольфа Нуреева, Стефана Тосса, Иржи Килиана и многих других знаковых хореографов ХХ века. Блестящий танцовщик, создавший множество запоминающихся образов, с 2008 года Раймондо Ребек работает и как хореограф, ставя оригинальные хореографические опусы по всему миру. С 2012 года он является штатным хореографом Дортмундского балета, а с 2014 возглавляет NRW Joniorballet Dortmund. В Казахстане он поставил три философских и необычайно красивых балета. О последнем из них – спектакле «Бетховен-Бессмертие-Любовь», речь пойдет в этой статье.
Предыдущие два спектакля Раймондо Ребека, поставленные в Казахстане, были горячо приняты зрителями и критиками. Они убедили нас в том, что главным выразительным средством в творчестве хореографа, несмотря на мастерское владение им визуальной составляющей спектакля, служит все же танец, выражающий чувство. Тем более удивительно, что на этот раз он лишил Терпсихору пальмы первенства. В новом спектакле музыка, танец и визуально-пространственное решение сосуществуют на равных.
Пространственное решение сценографа Йоко Сеямы определяет атмосферу и смысл каждой сцены. Картина «Похороны Бетховена» погружена в траур черного кабинета, два десятка серебряных светящихся шаров масштабируют пространство до необъятности космоса, на сцене мобильный рояль-усыпальница, в котором покоится прах великого композитора. Мир открыт в бессмертие.
Картина «Юность Людвига» переносит действие в семейное гнездо. Сценограф закрывает внушительное зеркало сцены театра «Астана Опера» расписанным под мрамор жестким супер-занавесом, оставляя в центре овал, форма которого отсылает к универсальному мифопоэтическому символу яйца, из которого рождается мир. Оно символизирует первоначальный мир хаоса и зародыш всех творений, космическое время и пространство и, в то же время, является эмблемой бессмертия. Согласно мифам и преданиям многих народов яйцо содержит все сущее и все потенциальные возможности в пространстве, ограниченном скорлупой. Мир Бетховена действительно ограничен жесткой дисциплиной и деспотизмом отца. И лишь в моменты его запоев маленький композитор может предаваться свободе и творчеству, тогда серый мрамор ограничивающего внешнего мира расцветает скользящими по нему нотными знаками.
В картине «Венский бал» мир Бетховена расширяется, но это лишь иллюзия свободы. Внутренний овал окружен еще двумя, обрамляющими первый. Но это также замкнутое, ограниченное пространство, пусть и больших размеров. Белый мрамор сияет чистотой и пронизывает холодом. Гости, словно манекены в золотых масках, хрустальные люстры и мебель, прозрачный рояль. Пространство, полное холодного света, но лишенное жизни и любви. Пространство обретает теплоту лишь в сцене встречи композитора с Любовью. Меняется цветовая гамма, световая партитура переходит в теплый режим.
Свою лепту в спектакль вносит изобретательный видеоконтент художника по проекциям Серджио Металли. Костюмы являются частью сценического решения, не только характеризуя образ персонажа, но и ставя акцентирующую точку в цветовой гамме каждой сцены (художник по костюмам – Роса Ана Чанза).
Партитуру спектакля составили произведения Бетховена, Гайдна, Моцарта и современного немецкого композитора и аранжировщика Дирка Хаубриха (дирижер-постановщик – Абзал Мухитдинов). Спектакль начинается с «Торжественной мессы» и завершается ликующим финалом Девятой симфонии Людвига ван Бетховена.
История жизни начинается с ее конца – под звуки Торжественной мессы шествует похоронная процессия, провожающая композитора в последний путь. Танцовщики и артисты хора в черных костюмах-фраках с одним белым лацканом выстраиваются симметричными группами вокруг рояля-усыпальницы, словно клавиши умолкшего инструмента. Прозрачный рояль на колесиках – главный символ спектакля, он является и активно действующим, мобильным компонентом сценографии. Рояль меняет цвет, катается по сцене, служит ложем для музы, а также последним пристанищем для композитора в начале спектакля и пьедесталом в конце. Периодически он выполняет свое основное предназначение, и на нем играет Бетховен (исполнители партии Людвига ван Бетховена Бахтияр Адамжан и Далер Запаров имитируют это очень вдохновенно). Овеществленная метафора творчества композитора – рояль – всегда присутствует на сцене, цветом реагируя на отношения композитора с этим самым творчеством. Он становится черным и тяжелым при педантичных штудиях с отцом, прозрачным в сцене венского бала, красным, наполненным сотнями алых роз в сцене любовной переписки. В него же укладывают усопшего Бетховена, провожая в последний путь. Два женских персонажа-символа – муза Эвтерпа (Асель Шайкенова, Гаухар Усина) и Бессмертная любовь (Айгерим Бекетаева, Марико Китамура) возлагают на рояль белые и красные цветы.
Затихли последние аккорды мессы. В полной тишине совмещаются два треугольника – части огромной гранитной глыбы, образуя гигантскую надгробную плиту. Разъятый смертью надвое мир Людвига ван Бетховена соединился вновь, чтобы дать возможность вглядеться в его жизнь. И тут появляется четвертый персонаж, озаглавленный в либретто как Болезнь (Олжас Маханбеталиев, Серик Накыспеков). Инфернальный орк из фантастического мира Толкиена, он существует вне времени. Электронная музыка Дирка Хаубриха и танец в стиле брейк также вынимают персонаж из контекста времени. Затянутый в пыльный комбинезон, с припыленными волосами и бровями, закрытыми странным головным убором, этот образ олицетворяет не конкретную болезнь, а, скорее, физические и моральные страдания, сопровождавшие композитора на всем его жизненном пути.
Надо отдать должное исполнителям этой партии, сумевшим создать пластически точный, леденящий душу персонаж, практически не уходящий со сцены на протяжении всего спектакля. Муза Эвтепра также не покидает Бетховена на протяжении жизни, а, следовательно, находится постоянно где-то рядом на сцене: вступает в дуэт-диалог в моменты творческого вдохновения, утешает и поддерживает в минуты отчаяния, сопереживает, когда Болезнь набрасывается на стареющего композитора, яростно пытаясь проникнуть внутрь.
А вот Любовь является внезапно, словно вспышка молнии! Прекрасная Lady in Red в белоснежной, мраморно-холодной атмосфере венского бала, она становится единственным ярким пятном в черно-белой гамме спектакля, и это тоже своего рода цветовой символ. Сразу замечаешь, что муза Эвтерпа одета в будничное платье болотистого цвета, прозрачно намекающее на процентное соотношение труда и таланта в процессе творчества.
Сцена с письмом невероятно красиво решена и пластически, и визуально. Видеопроекция с проявляющимися строчками из любовной переписки Людвига ван Бетховена (причем, сохранен почерк композитора и достоверный текст писем), взволнованный голос, читающий эти строки в оригинале, Бетховен у рояля, строчащий гусиным пером письмо, у противоположного края – Любовь, склонившаяся над своим посланием. Чарующий дуэт на музыку второй части Фортепианного концерта №5 дал солистам возможность проговорить всю гамму чувств зарождающейся любви, а хореографу показать свое умение выразить через танец тончайшие нюансы. На мой взгляд, это самый красивый хореографический пассаж спектакля, когда кантилена движения льется, не прерываясь ни на мгновение, и грань между танцем, порывом души и просто бытовым жестом стирается, все превращается в танец. При этом, в дуэте Айгерим Бекетаева – Бахтияр Адамжан на первый план вышла индивидуальность артистов (хореограф и здесь не отошел от своего правила и дал возможность артистам идти вслед за своими эмоциями), а Марико Китамуро и Далер Запаров больше следовали тексту, и потому в их исполнении почерк хореографа был виден отчетливее.
Раймондо Ребек пунктиром проводит главные периоды жизни композитора: детство, венский период, поиск собственного композиторского языка, встреча с любовью, последние годы жизни, глухота, борьба с химерами прошлого. И выводит в финал четвертую часть Девятой симфонии. Вселенский масштаб симфонии постановщик попытался визуализировать в последней сцене. На начальных тактах музыки тысячи серебряных нитей, связывающих человеческие души с космосом мироздания, спускаются сверху, создавая на сцене тот самый Космос. На сцене присутствуют все: солисты-вокалисты, хор, артисты балета, а в кульминационный момент звучания «Оды к радости» к ним присоединяются музыканты оркестра, благо технические возможности театра позволяют в любой момент поднять оркестровую яму на уровень сцены. Звучащий в оде призыв: «Обнимитесь, миллионы!», нашел свое реальное воплощение на сцене, объединив разные жанры, разные виды искусства и даже разные цеха театра!
Удалось ли хореографу воплотить все задуманное, рассказать свою историю жизни и творчества великого композитора? В отличии от предыдущих постановок хореографа, здесь было не стопроцентное попадание в цель. Уж очень много разных слоев заявлено в спектакле. Это и биографическая история семейных отношений, и переведенная в плоскость символики история любовных увлечений композитора, объединенных в единый образ Бессмертной любви. Это и совсем абстрактные, метафизические персонажи Болезнь и Творчество, конфликтующие в своей абстракции с первым, вполне бытовым актом. И не все они получили свое совершенное воплощение. Порой пространственное решение вступало в конфликт с танцем, перетягивая внимание с артистов на визуальные эффекты. Симультанность действия тоже не позволяет уловить многие достоинства постановочных приемов. Кстати, то, что ускользает от внимания зрителя, сидящего в зале, очень хорошо фиксирует камера. Поэтому видеоверсия спектакля, транслируемая в фойе театра, выглядит изумительно красиво, многие детали танца, вдохновенная игра артистов, продуманность мизансцен и сценографии, заключенные в рамки объектива камеры, приобретают совсем иное качество.
Кроме того, перед хореографом стояла задача вовлечь в пластическую ткань спектакля хоровой коллектив, которому в заключительной сцене («Ода к радости») отводилась совсем не последняя роль. К высокому качеству звучания хорового коллектива все уже привыкли, но в данном случае артистам приходилось еще и двигаться, и выполнять несложные, но все же танцевальные па!
Синтез искусств в этом спектакле, возможно, не пришел к своему золотому сечению, но спектакль получился масштабным, поражающим потенциалом, обилием метафор, аллюзий, символов и знаков. Почерк хореографа, его умение пользоваться не только хореографическими средствами выражения, но и грамотно использовать визуальные эффекты, видеопроекцию, умело организовывать световую партитуру еще раз подтвердили уже узнаваемый авторский стиль Раймонда Ребека, его стремление и умение говорить о том, что волнует его лично.
Опубликовано в журнале Altyn-Art №4 (4) 2020